Как прожил свои последние дни адмирал Колчак

В конце 1919 года колчаковский фронт трещал по швам, большевики стремительно наступали. Остатки армии Колчака отступали на восток по железной дороге – из Омска в Иркутск ехал вагон Верховного правителя и золотой запас Российской империи, захваченный в боях у большевиков. На восток спешил и мятежный Чехословацкий корпус, который союзники хотели использовать для борьбы с большевиками.

Предательство

Чехи были грозной силой, но воевать за чужие интересы они уже не хотели, а мечтали поскорее убраться из России, вывезя при этом награбленное. Для его вывоза они прихватили весь свободный подвижной состав, при этом остатки колчаковских частей не успели эвакуироваться и были разбиты красными. В конце декабря в Иркутске вспыхнуло восстание – его подготовил иркутский Политцентр, состоявший из эсеров и меньшевиков. Продвижение на восток было остановлено, вагон Колчака застрял в Нижнеудинске, тогда чехи в обмен на беспрепятственный проезд решили выдать адмирала и золотой запас восставшим. Умыл руки и французский генерал Жанен, обещавший Колчаку неприкосновенность, но не сдержавший своего слова.

Поэт и адмирал

Перед отправкой Колчака из Нижнеудинска в Иркутск произошло знаменательное событие. На оцепленный перрон случайным образом прорвался молодой офицер Митропольский, ставший впоследствии известным поэтом Арсением Несмеловым – певцом восточной ветви Руссского Зарубежья. Он, заглядывая в окна вагонов, в одном из них вдруг увидел Верховного правителя и в последний раз отдал ему воинское приветствие, приложив руку к козырьку воинского убора. Адмирал кивнул сохранившему свою преданность молодому офицеру – казалось, две России в тот час простились на перроне. Позже Несмелов запечатлеет эту встречу в прекрасных стихах, заканчивающихся, впрочем, трагически: «Умчали чехи Адмирала / В Иркутск – на пытку и расстрел!».

Два ультиматума

15 января Колчак был передан чехами иркутскому Политцентру и помещен в губернскую тюрьму. Через 6 дней власть в городе снова сменилась – Политцентр передал свои полномочия большевикам. Тем временем остатки армии Колчака под руководством генерала Каппеля двигались к Иркутску на выручку адмиралу. Каппелевцы были едва ли не самым боеспособным подразделением Белой армии, но к несчастью генерал Каппель при переправе через реку Кан провалился вместе с конем в прорубь, отморозил ноги и 26 января скончался. Тем не менее сменивший его генерал Войцеховский принял решение брать Иркутск штурмом. Командующий советскими войсками Зверев предложил Войцеховскому сдаться, тот выставил встречный ультиматум – освободить Колчака и арестованных с ним лиц, предоставить фураж и выплатить 200 млн рублей контрибуции, обещая тогда обойти Иркутск стороной. Храбрость каппелевцев несомненно приблизила трагическую развязку, опасаясь освобождения Колчака, большевики приняли решение его убрать.

Директива Ильича

С Колчаком поступили примерно так же, как и с Царской семьей. Инициатива расправы с адмиралом с виду исходила с низу, хотя, на самом деле, не обошлось и без участия Москвы. 6 февраля иркутский Военно-революционный комитет постановил: бывшего Верховного правителя – адмирала Колчака и бывшего председателя совета министров – Пепеляева – расстрелять. Однако сохранилась и шифротелеграмма Ленина в штаб Сибревкома: «Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступали так и так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Беретесь ли сделать архинадежно?» По всей видимости, эта телеграмма и была смертным приговором – в Иркутске намек Ленина поняли.

Попытка самоубийства

Перед расстрелом у Колчака был шанс избежать смерти от рук чекистов. Главный иркутский чекист Чудновский вспоминал, что перед смертью часовой увидел, как Колчак достал из кармана носовой платок, его забрали – в одном из углов его было завязано что-то твердое. Чудновский развязал узел и обнаружил в нем маленький капсюль с какой-то белой начинкой – это был яд, которым, по всей видимости, Колчак хотел воспользоваться перед смертью. В эмиграции эту историю рассказывали по-другому: якобы адмирал по прибытии в Иркутск, зная, что будет убит, снял перстень, в котором был заделан яд и бросил его, желая чашу страдания испить до дна.

Расстрел

В ночь на 7 января в камеру Верховный Правителя зашел Чудновский с конвоем, зачитал ему приказ о расстреле, на него надели наручники. «Значит, суда не будет?» — то ли спросил, то ли констатировал Колчак и попросил разрешения повидаться со своей возлюбленной Анной Тимиревой, последовавшей за ним добровольно в тюрьму, ему грубо отказали. Затем его вместе с Пепеляевым вывели из тюрьмы на берег Ангары, возле впадения в нее Ушаковки у Знаменского монастыря, расстрельная команда сделала несколько залпов, после чего тела убитых были сброшены в прорубь – было 5 часов утра. На следующий день на 12 часов дня Войцеховским был назначен штурм Иркутска, узнав о гибели адмирала и получив требование чехов не занимать Глазковского предместья, иначе они выступят на стороне красных, он ушел в Забайкалье к атаману Семенову. Тело адмирала так и не нашли, ходили, правда, слухи, что по весне его выловили то ли казаки, то ли зажиточные крестьяне и похоронили на территории Знаменского монастыря, но это всего лишь легенда.

Таинственный доктор

В 1954 году бывший председатель Иркутского ревкома Ширямов рассказал, что при расстреле Колчака присутствовал большевик Федор Гусаров, работавший врачом в Знаменском госпитале. С его слов, врач был нужен для того, чтобы зафиксировать смерть Колчака после расстрела. Странная попытка убеждения, особенно с учетом того, что тело Верховного Правителя решено было спустить на дно Ангары, для чего была специально вырублена прорубь. По версии писателя Валерия Привалихина, врач должен был обезобразить кислотой тела убитых, чтобы их невозможно было опознать. Подобным образом поступили и с царской семьей, правда, лишь спустя некоторое время, теперь же чекисты действовали наверняка. Вот почему имя врача Федора Гусарова не фигурировало в воспоминаниях, присутствовавших при расстреле чекистов.